Сегодня у Зюганова и К принято отмежевываться от февральской революции – мол, прозападные либералы империю развалили, а большевики пришли и все железной рукой наладили. Отчасти это верно, и все-же это вульгарное упрощение, это антиисторично. Февральская революция справедливо именуется буржуазно-демократической, так как ее плодами, в первую очередь, воспользовалась крепко сидевшая в Государственной Думе либерально-буржуазная парламентская оппозиция. Осенью 1918-го года, то есть уже значительно позже Октября, признанный лидер кадетов Милюков писал в малоизвестном т.н. покаянном письме князю Долгорукову: «…Ответственность за совершившееся лежит на нас, т.е. блоке Государственной Думы. Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны…» Еще из этого письма: «Полной разрухи мы не хотели, хотя и знали, что на войне переворот во всяком случае отразится неблагоприятно... Мы полагали, что …руками союзников добьемся победы над Германией, заплатив за свержение Царя лишь временной отсрочкой этой победы. Надо сознаться, что …мы …не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в армии». Каков мерзавец. Руками союзников… это после того, как Россия уже оплатила амбиции союзников миллионами погибших солдат и офицеров, и - за что?! К этому письму Милюкова мы еще вернемся.

Кадеты были частью политической системы царской России, богатой и хитрой партией, к ним склонялась и часть умеренно-социалистических партий (из-за общедемократических требований) кадеты стали главными выгодоприобретателями февраля. Между тем, мускулами февральской революции, ее движущей и жертвенной силой, ее боевой дружиной были, как часто случается, гораздо более левые политические силы.

В прошлой статье цикла мы остановились на том, что решительная борьба против участия России в Первой мировой войне загнала большевиков в подполье. Однако с 1903-го года, т.е. за почти 15 лет, ленинская партия уже приобрела опыт эффективной нелегальной деятельности, научилась противостоять аппарату подавления режима, провокациям охранки, научилась добывать средства, выгодно вкладывать их, сберегать кадры, наладила связь между революционерами в тюрьмах, ссылке и - на свободе или в эмиграции. Из всех нелегальных партий РСДРП(б) к февралю 1917 г. была самой организованной и самой многочисленной, несмотря на репрессии власти. Во всех крупных городах центральной России большевики имели крупные партийные отделения, из которых самым сильным был столичный Петербургский комитет РСДРП.

Член Русского бюро ЦК партии А.Г. Шляпников писал Ленину 11 февраля 1917 г.: «По сравнению с тем, как обстоят дела у других, у нас блестяще». Исход политической борьбы решается в крупных городах – это общеизвестно. Царизм упустил ситуацию в Питере и Москве. В январе – феврале 1917 г. две столицы получили только четверть запланированных им продовольственных поставок. Сразу отметим, что выступления оранжевых оппозиционеров в новейшей истории никогда не были связаны со сколько-нибудь существенным кризисом продовольственного снабжения, недостатком продуктов первой необходимости, вообще – с отчаянным положением социальных низов. На майданах говорят о свободе партий, печати, собраний, порой даже о свободе сексуального выбора. Октябрь же и февраль выросли не из политических и экзотических, а в первую очередь из социальных лозунгов: «Мира, хлеба, земли, работы»! Это существенная разница между либеральным и социальным протестами, хотя демократические требования также присутствовали в 17-м, но не они гнали на холодные улицы голодных отчаявшихся людей.

Петроградская организация большевиков насчитывала в феврале 17-го 3000 человек, из которых на Выборгской стороне (где начались волнения и где жили 100 тысяч рабочих) работало 500-600 партийных активистов. Именно они и составили ядро начавшейся 23 февраля локальной стачки, при этом большевики жестко снимали с работы колеблющихся. Окраины Питера заполонили демонстранты с лозунгами «Хлеба»! «Долой войну»! Начались погромы булочных силами не столько рабочих, сколько обывателей, домохозяек, подростков – это уже была социальная база либералов. Политические силы, оппозиционные абсолютной монархии, начинали, таким образом, подспудную борьбу между собой за доминирование в революционном процессе. Царская власть на первом этапе волнений сумела не допустить восставших в центральную часть города. Важнейшим условием развития событий было активное сопротивление на улицах, его могли организовать только большевики, а вовсе не парламентская левоцентристская оппозиция.

С 9 января по 23 февраля 1917 г. большевики столицы выпустили 15 видов листовок. «Ждать и молчать больше нельзя, – призывала одна из них. – Рабочий класс и крестьяне, одетые в серую шинель и синюю блузу … должны вести борьбу со всей царской кликой». Большевики были единственными, кто мог убедить солдат не стрелять в народ, т.к. только эта партия имела сильные позиции в армейской среде в связи со своей стабильно антивоенной позицией. 24-го февраля бастовало 200-ти тысяч, 25-го уже 300 тысяч человек! Ядром протестующих по-прежнему являлись рабочие Выборгской, Нарвской застав, охтинцы. Людям удалось наконец-то прорваться на Невский проспект. Царское правительство отдало приказ стрелять из пулеметов. Без перехода петербургского гарнизона на сторону масс выступление было бы, конечно, обречено, счет убитым и раненым шел уже на десятки… Понимая, что плодами революции воспользуются, скорее всего, широко известные массам легальные мелкобуржуазные и умеренно-социалистические партии, большевики не выжидают, не берегут себя, а, чтобы спасти рабочий класс от царского расстрела ( на улицах старики, женщины, дети, студенты) употребляют все свое влияние для воздействия на солдат. Работа агитаторов РСДРП(б) Г.В. Елина, Н.А. Милютина, Н.И. Подвойского, А.К. Скороходова и сотен других большевиков среди солдат привела к тому, что 27-го февраля на сторону восставших перешла учебная команда Волынского полка, которая накануне стреляла в демонстрантов.

И вот, солдаты начали стрелять в реакционно настроенных офицеров, в полицию, затем сагитировали на бунт солдат Преображенского и Литовского полков. К вечеру 27-го февраля 67 тысяч солдат петербургского гарнизона были на стороне восставших. Бунт армии в воюющей стране, падение дисциплины, убийства офицеров – картина тяжелая! Но к тому моменту армия была отягощена перед народом виной за многолетние и многочисленные случаи расстрелов мирных народных демонстраций, между солдатской массой и генералитетом пролегала глубокая межа вражды и опять-таки социального неравенства. Вот почему вслед за страной покололась и армия! Не большевиков здесь вина, а Николая Кровавого и думцев - оппозиции Его Величества.

В этих стремительно развивавшихся событиях, когда все самые тяжкие жертвы были принесены рабочими, крестьянами и солдатами, политическую инициативу ловко захватили думские партии, имевшие широкую известность, медиаподдержку, большие деньги и, главное, находящееся в центре происходящего руководство (Ленин и другие руководители большевиков были в эмиграции) Однако либералы прекрасно понимали, кто выиграл бой с царизмом на улицах и потому они не препятствовали повсеместному провозглашению в крупных городах Советов рабочих депутатов, оставшихся в народной памяти с 1905 г. Либералы стремились захватить руководство Советами, пересесть из теряющей популярность Госдумы в «советские» кресла, посадить в Советы псевдосоциалистов. И дума и Совет находились в одном Таврическом дворце. Из 15 членов созданного революцией органа власти ( Исполкома Совета) 13 были меньшевиками, эсерами, трудовиками и им сочувствующими, 2 - большевиками. Почему? Потому что массы больше знали лидеров парламентской оппозиции, потому что в протоколе заседания Петроградского Совета за 28 февраля говорится: «Отсутствуют лучшие силы. Ходят, стреляют, обыскивают». И потому, как уже говорилось, что основные большевистские лидеры находились в тюрьмах и эмиграции.

Милюков, Гучков, Керенский, Чхеидзе, Скобелев и другие либералы и псевдосоциалисты чутко уловили настроения масс и апеллировали к лозунгам и ценностям, казалось бы, весьма прогрессивным. Ленин 3 марта напишет не без горечи: «Неделя кровавых битв рабочих и Милюков +…Керенский у власти. По «старому» европейскому шаблону… Ну что ж!.. первый этап…революции…не будет … последним». Предвидение… это качество Владимира Ильича сыграло важную роль в событиях 1917-1924 гг. Но соглашаясь со значением роли личности в истории, мы должны видеть во всем объективную основу. Тщательный анализ и ничто иное привел Ленина и его сторонников к пониманию того, что разгоряченное, раскоряченное острейшим социальным неравенством , переполненное стихийным уже радикализмом, опасно нараставшим анархизмом, российское общество не удержится в рамках традиционных парламентских институтов, совершенно не укорененных в стране. Значит, следовало готовить новый этап перемен, действительно революционных. Опытный политик и гениальный ученый, В.И.Ленин и его команда рассчитали, что эффектные лозунги победившей либеральной команды через год исчерпают силу своего воздействия на массы, если не будут проведены в жизнь реальные изменения. Вместе с тем для большевиков буржуазно-демократический этап революции принес явную пользу. Партия стала действовать легально, собрала все силы воедино, вышла на местные выборы, в атмосфере «революционного права» решила ряд важных организационных и технических вопросов (помещения, типографии, транспорт, вопросы безопасности т.д.) Большевики переоценили оппонентов. Либералы и меньшевики (читай- зюгановцы) оказались настолько бездарны, нерешительны, лишены чувства реальности, что растратили кредит народного доверия гораздо быстрее. Буржуазное-либеральное, а затем псевдосоциалистическое правительство не решили вопросов ни о мире, ни о земле, ни о рабочем контроле, не провело даже всеобщих выборов.

В 1920-м, оглядываясь назад, Ленин скажет меньшевикам: «Разве с февраля до октября 1917 года вы не были у власти вместе с Керенским? Тогда вашей программой было социальное преобразование без гражданской войны. Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу»? Для Ленина и большевиков революция и вооруженное восстание – крайняя мера, тяжелый антибиотик, которым лечат лишь общественный организм, находящийся на грани гибели. Отметим здесь, что, будь Ленин и большевики безответственными радикалами, они могли бы пойти на вооруженную борьбу с либеральным крылом оппозиции еще в феврале, вступить в борьбу за пальму первенства по итогам революционных выступлений. Но будучи глубоко ответственной политической силой, будучи гуманистами, большевики позволили народу опробовать все пути к спасению, дали людям время осознать пагубность либерально-западного вектора, рядящегося в одежды социальной революции. Но почему же либералы и меньшевики-зюгановцы медлили с любыми реформами, неужели самые умные из них не видели растущего ни по дням, а по часам влияния большевиков?! Обратимся вновь к тайному до некоторого времени письму Милюкова: «мы…знаем, что спасение России в возвращении к Монархии, знаем, что все события последних двух месяцев ясно доказывают, что народ не способен был принять свободу, что масса населения, не участвующих в митингах и съездах, настроена монархически… Все это ясно». Таким образом, для Милюкова, как лидера либерального крыла в 1917-м, никакие социальные реформы не являлись в реальности подлинной целью. Целью этого блока было модернизировать монархический режим, исполнить все ультиматумы союзников. Целью же зюгановского блока Керенского было, как мы увидим позже, сохранение себя любимого у власти любым путем, даже путем крайне жестокой военной диктатуры. Вот почему Милюков сделает позже отчаянное признание, анализируя дилемму 1917-го года: «Корнилов или Ленин»?

Крайне правая черносотенная, считай протофашистская диктатура олигархии или социализм, делающий первые шаги? Какой выбор представляется сегодня правильным? Пусть это определяет читатель.

Сергей Малинкович

мы в социальных сетях