"Мой отец Савелий Алексеевич Орехов в 1913 году был призван на военную службу. Служил в Литве в городе Алитусе в составе 27-й артиллерийской бригады. В 1914 году она первой вступила в войну против немцев. Отец рассказывал о том, как они сразу пошли в наступление и дошли почти до Кенигсберга. Но из-за предательства царского командования пришлось отступать и даже спасаться бегством. На этом участке фронта в плен попало около 80 тысяч русских солдат. В их числе был мой отец. Освободиться из плена в 1918 году ему помогла революция в Германии.
В Россию он вернулся благодаря обмену пленными. Находясь в Москве, был мобилизован на службу в Чрезвычайную Комиссию (ЧК) и в том же 1918 году вступи л в ряды компартии. А уже через год отправился в родную Кинешму служить в отряде конной милиции. Это было сложное и тревожное время, называемое военным коммунизмом.
Я родился в 1921 году в Кинешме - старинном городе на Волге, где много фабрик и заводов.
А в деревнях полным ходом шла коллективизация. Мой отец, коммунист и бывший чекист, в тревожном 1929 году в числе 25 тысяч коммунистов страны Советов был направлен в село организовывать колхозы. Когда отца назначили председателем сельсовета, мама Анастасия Ивановна с четырьмя детьми переехала из кооперативной квартиры к нему в деревню.
В 1939 году я выучился на шофера и был призван на армейскую службу в танковые войска механиком-водителем. Летом 1940 мы освобождали Прибалтику - Латвию, Литву и Эстонию.
Сейчас много спорят о том, почему гитлеровцы в первые месяцы войны так быстро продвинулись вглубь нашей великой страны, оккупировав при этом Белоруссию, Украину, Северный Кавказ, разрушили множество городов, близко подступили к Москве. Одни утверждают, что русские, мол, и воевать-то не умели, и командиры были непрофессиональные, и техника против немецкой у них была дрянь. Другие - что Германия развязала войну внезапно, нарушив международный пакт о ненападении, поэтому наши войска в приграничных территориях оказались врасплох захваченными неприятелем... Не хочу никого опровергать и уж тем более вступать в спор с теми, кто не нюхал пороха, а историю изучал по книжкам с картинками. Просто расскажу, как все было на самом деле.
Советские военные части, дислоцировавшиеся в Прибалтике в 1940-1941 годах, имели по тому времени передовую военную технику. На вооружении у нас были танки Т-34, тяжелые танки КВ. Была и тяжелая артиллерия, орудия перевозились мощными дизельными тракторами «Ворошиловец». Дух армии и патриотизм солдат поддерживал политсостав.
Итак, что же было в первую и самую страшную ночь войны? Мы заняли позиции за Алитусом и постоянно рыли окопы. Часа в два ночи 22 июня все небо загудело – это летели немецкие самолеты в сторону Москвы. А с рассветом загремела вся граница, повсюду загрохотала артиллерия. Самолеты закидали город Алитус бомбами, сразу разрушили наши казармы и весь военный городок, бомбили и там, куда мы поначалу выехали с техникой. Трассирующими очередями с самолетов стали поджигать крестьянские хутора. А мы – молчок, потому что без приказа «с самого верху» не должны были и вида показывать, что боимся и готовы отвечать нарушителям границы таким же активным огнем. Но вот показались немецкие танки. Сначала казалось, что их не так много. Они ехали с открытыми люками, как на параде, и немцы высовывались из люков с самодовольными рожами. Но после мы узнали, что на нас был брошен целый танковый корпус! А у нас в лесной засаде прятались два танковых полка, гаубичный артиллерийский полк и полк мотопехоты. Весь этот орудийный арсенал и был направлен на фашистские танки. Немцы от неожиданности даже запаниковали, но ненадолго.
-7-
Завязался ожесточенный бой. Он длился весь день, до самой темноты. Противник прекратил обстрел, а мы подвели неутешительные итоги. Неподбитых танков почти не осталось, боеприпасы кончились, погиб почти весь командный состав. Наш экипаж из четырех человек в этом бою уцелел, хотя танк сгорел: снаряд попал прямо в бортовой фракцион, кроме того у него сорвало гусеницу и машина, полыхая, беспомощно крутилась на месте. Я успел выскочить через передний люк. Оставшийся в живых командир танкового полка приказал экипажам уцелевших танков, имеющих горючее, отступать в сторону Вильнюса, всем остальным, у кого погибли машины, отходить на восток.
До реки Неман я добрался незамеченным, на берегу разделся, обмундирование связал ремнем и переплыл реку. Начало темнеть, когда я увидел бегущую босую женщину с грудным ребенком на руках. Совсем молоденькая она оказалась женой офицера из уничтоженного немецкой авиацией военного городка в Алитусе. Мы с ней добрались до какого-то хутора, и я попросил литовских крестьян спрятать мать с малышом у себя. Они согласились. Нас покормили, а мне в дорогу дали сала и хлеба. По дороге на восток я в лесу наткнулся на колонну автомашин нашего четвертого батальона. Тяжкое зрелище. Половина машин была уничтожена, водители убиты. Но вот, как подарок судьбы, подвернулась исправная автомашина ЗИС-5, двухтонная цистерна, заполненная соляркой.
Я заскочил в кабину, мотор сразу завелся. На этой машине и путешествовал по линии фронта около трех недель.
СТРАНИЦА ЧЕТВЕРТАЯ: ДОРОГИ ФРОНТОВЫЕ
Ехал ночами, так как днем немецкие самолеты выслеживали машины и даже отдельные человеческие фигуры, будь то солдат или гражданский, женщина или ребенок, и гонялись за ними, расстреливая сверху из пулемета. Позади остались Вильнюс, Сморгонь, Молодечно, я пересек границу у села Красного и двинулся к Минску. Однажды на подъезде к городу в лесу меня тормознули, соляркой из цистерны я заправил несколько танков Т-34. Здесь решено было остановить немцев, потому что солдатам надоело все время отступать. Все автомашины собрали вместе, погрузили на них солдат. Мне тоже посадили на цистерну 10 человек, и мы поехали занимать оборону. Однако вскоре меня вернули, объяснив , что исправная цистерна очень понадобится в тылу для заправки военной техники. И я продолжил движение на восток.
По Минскому шоссе не поехал, а свернул на проселок – так было ехать безопаснее. На развилке дорог меня остановил военный в звании капитана и поинтересовался, куда и зачем я еду. На восток, отвечаю, куда и все. Он посоветовал ехать по правой стороне, я подчинился и прибыл прямо в лапы немцам. Как оказалось, это был сброшенный ночью к нам в тыл немецкий десант, переодетый в советскую военную форму, а сам капитан, тоже переодетый фашист, специально направлял сюда наши автомашины. К моменту моего появления их здесь скопилось несколько штук. Немцы в первые месяцы войны были настолько самонадеянны, рассчитывая вслед за Гитлером на молниеносную победу над Советским Союзом, что нас даже не охраняли, больше того – великодушно накормили. Но зря они расслабились. Ночью, когда разразился ливень, мы на трех машинах удрали от немцев. Так я избежал немецкого плена, который впоследствии превратился бы в сущий ад.
Ярко врезалась в память еще одна деталь начала войны. Колеся на ЗИСе по проселкам где-то между Борисовом и Оршей в конце июня 1941 года, я подвергался постоянным мощным бомбежкам с воздуха. А в промежутках между бомбовыми атаками немцы сбрасывали с самолетов свои листовки. Так они осуществляли хваленую геббельсовскую пропаганду. Одна из листовок меня очень заинтересовала. На ней я увидел фото Сталина и Молотова, стоявших на трибуне мавзолея. А внизу – еще один фотоснимок: два пленных молодых офицера Красной Армии в шинелях нараспашку и пилотках. Это Яков Джугашвили (сын Сталина) и Скрябин (сын Молотова) в немецком плену. Листовка называлась «Отцы и дети» по Тургеневу. Видимо, так немцы пытались сломить дух наших бойцов.
В районе Ельни меня остановил заградотряд, проверил мои документы, допросил с пристрастием: откуда и куда я справляюсь. Я им рассказал, как на духу, о своих скитаниях и мытарствах, предусмотрительно умолчав о капитане Осипове. Ребята мне, конечно, не поверили, сочли за диверсанта и в запальчивости хотели даже расстрелять на месте. Но старший отряда быстро остыл и предложил доставить меня в штаб. Там состоялся еще один допрос, но я уже понял, что спасен потому что к тому времени в штабе скопилось более десятка красноармейцев и командиров из нашего танкового полка. Меня сразу же узнал старший лейтенант, под руководством которого я проходил курс молодого бойца и принимал присягу. Я высказал ему свое пожелание вновь попасть в танковый экипаж и отправиться воевать.
Между тем здесь, под Ельней, наши войска уже занимали оборону и намеревались стоять насмерть. Вскоре в Ельню приехал опальный тогда генерал Г.К. Жуков для руководства будущим великим сражением. 17 августа 1941 года фашист на собственной шкуре почувствовал, насколько русские сильны и злы в атаке на врага. Это был, пожалуй, первый показательный урок перед Москвой. Но я в этом бою не участвовал. Под Ельней нас, танкистов без техники, отобрали и направили в Калугу, где стали распределять по танковым заводам. Таких набралось человек шестьдесят, в числе которых оказались мои земляки – Смирнов из деревни Борисцово и Панфилов из Обжерихи. В августе 1941 года я попал на Сталинградский тракторный, выпускающий с первых дней войны Т-тридцатьчетверки. Там же располагался 21-й учебный танковый батальон под командованием Робермана. Мы, пешие танкисты, участвовали в сборке танков, а когда подходила очередь, то получали новенькие машины и отправлялись прямо на фронт.
Однажды на завод из Ставки прибыл полковник Верков, бывший командир нашего 9-го танкового полка, с которым мы в Литве приняли бой в первый день войны. Перед строем он вынес благодарность от Верховного Главнокомандующего Сталина всем участникам того памятного боя. От Веркова узнали, что в тот день мы героически сражались против 39-го танкового корпуса фашистов и нанесли ему огромный ущерб.

Нам с весны 1942 года пришлось отступать с Донбасса до Туапсе, зато потом от Сталинграда до Будапешта наступали. Как-то незаметно фронтовые будни сложились для меня в одну монотонную и тяжелую работу с бессонными ночами, постоянной физической и нервной усталостью. Бои, взрывы, бомбежки, обстрелы, ранения и контузии, гибель однополчан – все понемногу стирается в памяти, и она выхватывает лишь отдельные фрагменты. Помню, как летом 1942 года при отступлении на Кавказ под Майкопом меня контузило, а осколком снаряда ранило в живот. Нелегко, надо отметить, ранило, я надолго потерял сознание. Наши, видимо, сочли меня убитым и с поля боя выносить не стали. Мать потом рассказывала, что в том же 1942 году получила извещение о моей гибели. А на самом деле история приключилась со мной почти неправдоподобная. Хоть кино снимай. Меня подобрали почему-то немецкие санитары и вместе с ранеными немецкими солдатами поместили в майкопскую больницу. Там меня вылечили, а потом наши при наступлении освободили. Так я во второй раз счастливо отделался от фашистского плена.
Еще помню, как спешно мы отступали по донским степям до станицы Константиновской. Сколько там военной техники мы оставили! До сих пор не могу понять и простить эту безалаберщину. Ведь технику-то готовили для фронта голодные и усталые женщины да ребятишки 14-15 лет. Я сам это видел на тракторном заводе в Сталинграде, когда получал свой танк Т-34. Если по совести, то им всем без исключения надо было дать боевые награды, как на фронте, за мужество и веру в победу. Дело прошлое, но по себе знаю, что советские бойцы, причем разных национальностей, с первого дня войны верили, что СССР победит, а Гитлер проиграет. Я никогда не был коммунистом, сильно недолюбливал идеологическую принудиловку, которой занимались наши политруки, я и в комсомол-то вступил лишь потому, что «несоюзных» не брали в танкисты. Но у меня, как и у многих других молодых солдат, была глубокая внутренняя убежденность в справедливом исходе войны. Ведь мы не вторгались на чужую территорию, не топтали сапожищами и гусеницами танков поля, не сжигали до тла города и деревни, не мучили и не убивали неповинных людей. Мы воевали с врагом на своей земле, защищая свое Отечество, не посягая на чужое. В одной старой довоенной песне были такие слова: «Чужой земли мы не возьмем ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Считаю, что этот патриотизм в душе каждого из нас и предрешил исход войны, заставил остановить фашистов перед Москвой и дальше не пускать ни на шаг, а потом гнать их обратно до самого Берлина".

Из воспоминаний Л.С. Орехова, фронтовика, деда Первого секретаря Ивановского обкома КР А.Орехова

мы в социальных сетях