Когда с расстояния в столетие оцениваешь исторические события 1917 года в Петрограде, и не всуе, а глубоко задумываешься о людях, совершивших самую Великую в истории человечества Революцию, то среди большевиков –ленинцев, богатырей, рвущих цепи насилия и поднимающих Россию к солнцу, видишь монументальную, словно высеченную из мрамора фигуру слепого ветерана с патриаршей бородой, падающей на широкую грудь, с прекрасным лицом пророка и воина, философа и рабочего человека, в котором просматривается достоинство и мудрость. Это – Василий Андреевич Шелгунов. Питерский слесарь, великолепный мастер-революционер, друг и соратник В.И. Ленина, классический герой двух русских революций, гордость ленинской партии, всего нашего народа, один из старейших участников социал-демократического движения в России. Член партии с 1898 г.

В.А. Шелгунов родился 27 июля 1867 г. в деревне Славковичи Псковской губернии в семье крестьянина. Но Василий Андреевич в своих воспоминаниях называл отца – Андрея Ивановича – "довольно крупным кулаком не по достатку, а по душевному настрою". Семья жила бедно. Кроме Василия в семье были старшие братья Семен, Федор и Алексей, сестры Дуся и родившаяся после Василия, Нюра.

Псковская губерния промышленности почти не имела. Из десяти душ населения девять относились к крестьянскому сословию. А земля худая, нерожалая, особенно к северу от Пскова, где на берегу речки Черехи расположена деревня Славковичи – подзол да болота, правда не глубокие и травянистые. Сеяли по большей части серые хлеба: рожь да овес, иногда – лен. Главным был овес, им не только лошадей кормили, но и народу он составлял первейшее пропитание. Из него и хлеб пекли, кашу варили, пироги ладили; во щи он шел, на толокно, блины, кисель. Избы в этих местах были своеобычные: усадьба трехрядная, посередине жилье, с одной стороны крытый двор, а напротив, там, где окошки – хозяйственные строения. Изба, в которой родился Василий, стояла, как и полагалось, задом к воде. Отец летом крестьянствовал, а зимой ходил в извоз. Он брался за многие деда, но у него нигде ничего толком не получалось. Многие мужики подались в отход – кто в Псков, а кто и подалее, в Питер, страшный, каменный и богатый, там деньги чуть не каждый кует, была бы охота. Отец распорядился лихо: продал сразу дом, скотину и со старшим сыном Семеном (19 лет) уехал в Петербург. Позже туда уехала вся семья. Это было в 1872 г., когда Василию исполнилось пять лет.

Семья снимала квартиру словно и в Петербурге, и будто-бы не в нем. Эта местность называлась Нарвской заставой, а улица - длинно и диковинно: Старо-Петергофское шоссе. А вот в Славковичах улицы не назывались никак, и у домов имен тоже нету; а избу обозначают как хозяина, чья она. Отец брался за различные дела, но ничего не получалось. Наконец, он решил делать швабры. Алексей и Федор выстругивали палки, сестры трепали рогожи на мочальные полоски, Василий складывал эти полоски одну к одной, впродоль. А вязал швабры сам отец. Мать, Евдокия Федоровна, все время болела, но работала по дому: сидела тихонько в уголке, то шила, то латала, то картошку чистила. Сестренки учиться не ходили – отец не велел. Всем хозяйством правила Дуся, а братья были у отца вроде работников. Со швабрами отец прогорел – закупил партию гнилого материала и больше решил не заниматься этим ремеслом. Василия определили в школу, мать сильно просила – убивалась перед отцом. Но учился всего полгода. На семейном совете решили: Дуся и Федька – на резиновую мануфактуру "Треугольник", Алексей – на завод, где корабли строят, Василия (ему было 9 лет) – к Сеньке в чугунолитейный. Дома осталась малолетка Нюрка, хворая мать, которая вовсе не вставала, да отец, который присматривал за матерью и Нюркой. Мать схоронили под самый конец 1877 г.

А в чугунолитейном заводе Петрова Василию пришлось работать не долго. Он работал навальщиком трубок. Постоянная жара, дышать нечем, стеснение в груди. Однажды потерял сознание, очнулся в околотке. Врач сказал: "Ты, парень отсюда уходи, не то ослепнешь, глаза у тебя никудышные". Отец отругал и отправил Василия к дяде в Славковичи. У дяди оказалось хорошо. Он занимался мелкой торговлей, и Василий помогал, ездил с двоюродным братом на телеге по деревням. В телеге платки, бусы, керосин, свечки, соль, свистульки, спички. Дядя был доволен. Отец в это время набрал денег в долг и, решив заняться торговлей, подался в город Остров (около Пскова). Открыл при дороге харчевню и затребовал к себе Василия. Сначала дело шло хорошо, потом все пришло в упадок. Весной 1880 г. вновь переехали в Петербург.

Василия устроили в типографию "Петербургской газеты" учеником переплетчика на хозяйские харчи, одежду и дополнительно платили три рубля в месяц. Василий старался, из кожи лез, постигал хитрую науку переплетчика. Всю премудрость Василий одолел за год, мастер хвалил и доложил хозяину, тот приказал с масленицы положить жалование 12 рублей, а одежда и харч остались. Но практически все деньги забирал отец. В этот период Василий пристрастился к чтению. Читал различные книги, вроде: "Браво, или Венециянский бандит", "Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего мужа", "Еруслан Лазаревич" и другие, подобные этим. Позже Василий стал читать Некрасова. Его увлекали смелые люди, борцы за народное счастье, за лучшую жизнь.

Организация "Народная воля", образованная в августе 1879 г., насчитывала всего 500 человек. Именно они, по мысли инициаторов, были должны - и могли якобы! – поднять вооруженное восстание с целью демократического преобразования России. Средства оставались прежними: индивидуальный террор. Они, по мнению Ленина, сделали шаг вперед, перейдя к политической борьбе, но связать ее с социализмом им не удалось. Царизм перешел в наступление. В 1879-1883 гг. прошло более 70 политических народовольческих процессов. Привлекались около 2000 человек. Партия "Народная воля" оказалась обескровленной, переживала идейный и организационный кризис и вскоре прекратила существование. Но страх и смятение обуревали также и правящие круги. Новый царь Александр Александрович III примерно через полмесяца удалился в Гатчину, проще говоря сбежал в панике перед террористами. "Военнопленным революции" называли его Маркс и Энгельс, а в России он получил прозвище "гатчинский пленник". Ему было 36 лет. После его кончины супруга Мария Федоровна говорила сыну Николаю II: "И без образования был, и читать был не охотник, а в люди, видишь, вышел". Но предпоследний император был не так уж безобиден. Именно при нем ограничили права поляков, евреев и иностранцев на приобретение земель, прокатилась волна антисемитских погромов, установили более жесткие правила проживания евреев в сельской местности и приграничной полосе, ввели для них 3% норму при поступлении в гимназии и университеты. Запретили преподавать польский язык и употреблять его в государственных учреждениях на территории Царства Польского. Преследовали католическое духовенство, всяческим гонениям подвергали население в прибалтийских провинциях – Лифляндии, Эстляндии, Курляндии, в Финской губернии. Крамолу искореняли весьма настойчиво. Правительство, по словам В.И. Ленина, вступало "в беспощадную борьбу со всеми и всяческими стремлениями общества к свободе и самостоятельности". Таким образом, вторая революционная ситуация в России – конца 70 – начала 80 годов – была решительно ликвидирована самодержавием. Реакция перешла в наступление. 3 апреля 1881 г. казнили тех, кто участвовал в убийстве Александра II: Андрея Желябова, Николая Кибальчича, Софью Перовскую, Николая Рысакова, Тимофея Михайлова. Василий, как и сотни, тысячи других присутствовал при казни. Он считал, что ему обязательно надо было увидеть. Увидеть и понять что-то, а что, он и сам не знал. Эта казнь (повешанье) была последней публичной расправой. С тех пор политических вешали, расстреливали тайно: царизм боялся демонстраций. Василию Шелгунову, работавшему в переплетной, жилось неплохо: порядки не зверские, люди кругом грамотные, вежливые, выпивали в меру, не безобразничали, работа хоть и долгая, но без физического изнурения, жалованье – 15 рублей, прочили в старшие подмастерья. А он, всем на удивление, весной 1885 г., проработав пять лет, попросил расчет – слишком благостно и тихо показалось Василию в переплетной. Он не мог не чувствовать: вокруг совершаются дела поважнее, чем в мастерской. Ему хотелось самому ввязаться в драку, показать силушку. Ему было тогда18 лет. Поступил он в механическую мастерскую завода "Новое адмиралтейство" чернорабочим с жалованием 13 рублей в месяц. Вскоре старательного паренька приметили, поставили учеником слесаря, допустили к станку. Осенью того же года он поступил в воскресно-вечернюю школу. В школе преподавали: русский язык, арифметику с начальной геометрией, черчение, рисование. Были и специальные классы, где преподавали начала физики, химии, механики, а также главные сведения по географии, естественной и всеобщей истории, преимущественно российской. Плата чепуховая: тридцать копеек в месяц. Василий удивлялся: а чего ради эти школы открыты, ведь, говорят, правительство не заинтересовано, чтобы рабочие из тьмы выходили на свет. Педагогами в школе были женщины, настроенные прогрессивно, если не прямо революционно. В школе стали поговаривать, что бога нет, что не хочется быть рабом и божьим, и хозяйским – это двойной гнет. Василий познакомился с таким же "школьником" Егором Афанасьевичем Афанасьевым (на самом деле Климановым) – подручным кузнеца. Он признался, что не против был бы познакомиться с нигилистами. Егор засмеялся и ответил, что нигилистов нынче нету, а есть революционеры, социал-демократы и обещал с ними познакомить, приносил различную литературу. Однажды Егор Климанов принес Василию тяжелый пакет и сказал, что эта книга важная и для правительства вредная, а для рабочих полезная. Читать ее в открытую не рекомендуется. Дома он развернул пакет и увидел название книги: "Капитал". С первых страниц он понял: речь идет не о том, как простому человеку нажить капитал, а про то, как наживают его предприниматели. Трудно было разобраться в написанном, и Василий обратился за помощью к Климанову, который приносил книги попроще. Но чтобы разобраться до конца, Егор вовлек одаренного паренька в марксистский кружок. В рабочей "пятерке" подпольной группы марксистского кружка Василий был почти всех моложе. В ту пору он был молчалив, замкнут, малообщителен, хотя природа наделила его нравом открытым и простодушным. Споткнувшись на "Капитале", он заново браться за труд Маркса не стал, но зато быстро одолел "Манифест Коммунистической партии" и листовку - "Речь Петра Алексеева на суде". Василию понравились слова Алексеева: "Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!". Василий выписал эти слова в тетрадь и заучил их. С этой листовки, с речи Петра Алексеева и начался по-пастоящему революционер Василий Шелгунов. Однажды на заводе на перекуре он заговорил с рабочим, которого давно заприметил, заговорил про Алексеева, про мускулистую руку. Рабочий слушал, а затем дал в рожу так, что Шелгунов качнулся. В другой раз, когда на сходке руководитель кружка Точиссский потребовал всех интеллигентов исключить из кружка, Василий резко выступил против этого решения и был поддержан другими членами кружка. В скором времени группа наладила работу на многих крупных предприятиях Петербурга. Василию достался завод "Новое Адмиралтейство". Приходилось трудно. Впоследствии Ленин скажет, что в эту пору социал-демократия переживала период утробного развития. Шелгунов видел: среди рабочих крепла вера в доброго царя, о котором рабочие говорили: "Посуду бей, а самовара не трожь!" Запрещались всякие безобидные сборища (игра в лапту, орлянку и т.д.). Отпраздновать именины – изволь получить разрешение от полицейского начальства. Десять вечера – ворота и калитки на запор. Немота, глухота, мрак спустились над Россией 80-х годов. Многие жили, руководствуясь принципом: "ничего не делать и всего бояться". На смену революционному возвышенному духу шестидесятников пришло измельчание – идейное и духовное. Люди боялись друг друга. Боялись разговоров, даже собственных мыслей. Шелгунову казалось порой: все напрасно, ничего не добиться, вся их пропаганда - пустой звук. Созданный им в "Новом Адмиралтействе" кружок собирался редко, слушать о политике почти не хотели. Студенты, переодетые под, рабочих вели в основном просветительские занятия. 1 марта 1887 три человека: Пахомий Андреюшкин, Василий Генералов, Василий Осипанов собирались совершить покушение на царя, но были схвачены жандармами. Задержаны были 74 человека, из них 59 наказаны в административном порядке, остальные преданы суду. Подсудимых приговорили к смертной казни. Пятерых приговорили к повешению: Андреюшкина, Генералова, Осипанова, Александра Ульянова и Петра Шевырева. Единственный в России палач находился тогда в Варшаве. Его вызвали телеграммой. 8 мая состоялась казнь. Были построены три виселицы, вешали в две очереди. Во вторую очередь А. Ульянова и П. Шевырева.

31 августа 1893 г. в Петербург приехал В.И. Ленин. В Симбирске, в Казани, в Самаре были родные, товарищи, единомышленники, здесь же он оказался в одиночестве, все представлялось чужим. В феврале 1888 г. полиция и жандармы выследили "Товарищество санкт-петербургских мастеровых" и арестовали почти всех интеллигентов-кружковцев во главе с Точисским. Уцелела вся рабочая часть "Товарищества", в том числе Шелгунов, Климанов, Буянов. Наименее стойкие и убежденные рабочие сразу от Шелгунова и Климанова отшатнулись. Остались самые сознательные. Из них и сколотили нелегальный кружок "Борьба", поставив революционные цели: вести пропаганду среди рабочих. Налаживали группы на заводах и фабриках, составили программу занятий, подыскивали интеллигентов для чтения лекций, заново создавали библиотеку, взамен конфискованной. Этим занимался Василий. У него улучшилось зрение и 1 января 1890 г. его призвали на военную службу царю и отечеству. Прослужив без малого три года, был уволен, дослужившись до ефрейтора. Местом службы был Ораниенбаум – городок на берегу "Маркизовой лужи" (Финского залива). Служил Василий в роте при офицерской школе, где готовили сотню капитанов для замещения должностей командиров батальонов. В обязанность входило: нести караульную службу, обслуживать кухню и офицерскую столовую, ходить в наряд на стрельбище, убирать во дворе, на плацу, в классах, прислуживать их высокоблагородиям, кроме того муштра и словесность. Он старался Ему позволили установить в закутке казармы переплетный станок, что позволяло кроме нелишних денег привозить из Петербурга литературу, которую солдатам читать не положено, но можно было их давать надежным товарищам. Осенью 1892 г., отслужив положенный срок, Шелгунов вернулся в Петербург. Он ушел с завода "Новое Адмиралтейство" и поступил на Путиловский завод, на котором работало около 10 тыс. мастеровых. Платили 70 копеек в день.

В то время фунт хлеба стоил 3 копейки, сахара – 20 копеек, две селедки – 5 копеек и столько же стоил чай на 2-3 заварки. На Путиловском Василий встретил знакомого по прежнему кружку Николая Полетаева, который рассказал, что в Петербурге плохо, никакой организованной пропаганды нет, многие от движения отшатнулись, особенно женатые, боятся. На Путиловском Васили1 работал недолго. Перешел на Балтийский завод, где публика была неоднородна и с ней надо было много работать, агитировать. Платили 1,3 рубля в день, да и путь из дому к работе был в несколько раз короче. На Балтийском Василий сблизился со слесарем К. Норинским (Фокиным). Балтийский завод основан в 1857 г., располагался на правом берегу Большой Невы, возле устья. На нем работало около 2000 человек, стоили преимущественно броненосные суда. Народ, в основном, верующий, читали только духовные книги. Василий понял, дел здесь невпроворот: прежде чем заняться революционной пропагандой, надо преодолеть темноту, недоброжелательность, недоверчивость, колебание в настроениях. На заводе Шелгунов познакомился с Германом Красиным, Степаном Радченко, Глебом Кржижановским, А. Ванеевым, В. Старковым. Россия начала пробуждаться. В 1892 г. организованы марксистские кружки во Владимире (Н. Федосеев), Самаре (В. Ульянов), Петербурге (С. Радченко); социал-демократические кружки в Иваново-Вознесенске (Ф. Кондратьев, О. Варенцова) и Казани (Н. Бауман). В 1893 г. созданы Польская социалистическая партия, Литовская социал-демократическая группа, центральная марксистская группа в Москве, марксистские рабочие кружки в Либаве и на Сормовском заводе в Нижегородской губернии, социал-демократические кружки в Одессе и Полтаве. Произошли стачки и забастовки питерских рабочих (Адмиралтейские, Ижорские и Александровский механический заводы), в Егорьевске, Рязанской губернии (бумагопрядильная фабрика Хлудовых).

Петербургские марксисты готовились ввести новичка Владимира Ульянова в организацию. Ульянов понимал, что он новичок в Петербурге, что будут смотрины Он тоже готовился к встрече, готовился медленно, основательно, помня заповедь римлян: "Festina lente" ("Спеши медленно")! Ульянову был задан вопрос, как он относится к своему брату Александру. Владимир Ильич ответил: "Да, к брату я относился с преклонением, но это не касается идейных убеждений. Глубоко уважая народовольцев за самоотверженность, нельзя не видеть, что средства их ошибочны, что своими действиями они лишь оторвались, и окончательно, от влияния на трудовые массы". Закончилось тем, что и Радченко и Красин с виноватым видом перед "новичком" говорили: да, пропаганду ведем кустарно, да, широкой организации среди рабочих нет, и нет их полного доверия к нам… Вскоре Ульянов в свою очередь подводил итог: "Убежден, что главный недостаток вашего кружка – абстрактное, а по сути догматическое понимание марксова учения, интеллигентское неумение связать его с конкретной действительностью. Кружок, насколько понимаю, оторван не от одной лишь рабочей массы в целом, но даже и от лучшего, верхнего, так сказать слоя пролетариев". В назначенный день Шелгунов явился к Герману Красину. Следом за ним вошел "очень интересный человек, который пишет", как его характеризовал Красин. Это был В.И. Ульянов. Коренастый, широкогрудый, юная бородка, усмешка непонятная, и карие глаза прищурены. "Хитрый мужик", обозначил Шелгунов, не предвидя, что именно так скажут и Михаил Южин, и Анатолий Луначарский, и Глеб Кржижановский. Настоящего Ульянова он увидел минутами спустя во время разговоров. Гость находился в состоянии ртутной подвижности, как бы силком удерживая себя на месте. Был он будто летящая птица, будто рыба в воде. Василия бегло и цепко окинул взглядом. Шелгунов был ростом более двух аршин, крепкий луковый нос и слитые с бородой усы, покатые плечи под косовороткой, калмыковатые как у волжанина скулы. Так произошла первая встреча Шелгунова с В. Ульяновым. Через несколько дней Василий посетил квартиру, которую снимал Ульянов. В беседе Ульянов заметил, что само по себе рабочее движение не способно выработать подлинно революционное, истинно марксистское самосознание, оно должно быть привнесено извне, именно интеллигенцией.

Василий Андреевич решил перейти работать на Обуховский завод. Его – слесаря первой руки приняли без разговора, с жалованием рубль сорок в день, что было на десять копеек больше, чем на Балтийском заводе. Отыскался старый знакомый фрезеровщик Василий Яковлев. У него Шелгунов и поселился. Социал-демократический кружок за Невской заставой Шелгунов сколотил в конце лета 1894 г. В кружке оказалось семь человек с разных заводов, и все, как на смех, были Василии. Василию Андреевичу дали почитать брошюру, которая называлась "Что такое "друзья народа и как они воюют против социал-демократов?" Это была статья, напечатанная на пишущей машинке на 82 страницах. Имя автора не указывалось. Василию трудно было понять о чем идет речь, и он обратился за помощью к П. Струве, которому предложил читать лекции в кружке. Струве отказался, мотивируя тем, что у него сейчас более важные задачи. Струве Петр Бернгардович (1870-1944) – сын Пермского губернатора, буржуазный экономист и публицист. В 90-х годах виднейший представитель "легального марксизма", выступал с "дополнениями" и "критикой" экономического и философского учений Маркса. С 1905 г. член ЦК кадетов. Ярый враг Советской власти. Помощь Шелгунов нашел у Ульянова. В начале октября в воскресенье на занятие прибыл Ульянов (Николай Петрович). Тема беседы была о прибавочной стоимости и о "Друзьях народа", которая заинтересовала всех слушателей. В конце 1894 г. Ульянов ведет занятия во многих кружках Петербурга, акцентируя вопрос о переходе от кружковой пропаганды к массовой политической агитации, неоднократно встречается с Шелгуновым в его квартире и библиотеке. 20 октября 1894 г. скончался, предположительно от алкоголя, Александр III. Когда гроб с телом несли в Петропавловский собор, командир эскадрона Трепов (сын печально известного Ф.Ф. Трепова, в которого стреляла Вера Засулич) скомандовал: "Смирно! Голову направо! Смотри веселей!" Это "Смотри веселей!" прозвучало как общественное воззвание. Плеханов об Александре говорил, что тот сеял ветер. А его сынку придется пожинать бурю. И буря эта - движение самих масс. Почти всегда при смерти властителей вспыхивают надежды, чаяния, ожидания перемен к лучшему. Молодой 23-летний император Николай II, выступая на встрече с депутацией от дворянства, земств, городов и казачьих войск, сказал: "Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся беспочвенными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления". По этому поводу земские представители 19 января 1895 г. выступили с "Открытым письмом" к Николаю II: "Если самодержавие возможно только при совершенной безгласности общества или постоянном действии якобы временного положения об усиленной охране – дело его проиграно; оно само роет себе могилу, раньше или позже, но во всяком случае в недалеком будущем, падет под напором живых общественных сил". Когда в стране царит внешнее спокойствие, когда забитые и задавленные каторжной работой и нуждой массы погружены в сон, это лишь кажется, будто они спят и молчат. Шелгунов хорошо запомнил, как учил В.И. Ульянов: узкая пропаганда – широкая экономическая агитация – столь же широкая агитация политическая. Процесс этот един и неразрывен. С Ульяновым был не согласен Герман Красин, который говорил, что узкая ли, широкая ли агитация остается только агитацией и означает сворачивание социалистической пропаганды. Но Ульянов уточнил, что речь идет не о ликвидации пропаганды, а о сочетании обеих форм и о переходе от кружковой пропаганды к работе в массах. Василий Андреевич напомнил, что пропаганда дает много идей небольшому кругу лиц, агитация дает одну идею, зато – массам.

Близилось Рождество Христово. Невская застава готовилась гулять. На Семянниковском заводе возник бунт: били стекла, громили ларьки, жгли. При температуре - 200 пожарные солдаты поливали водой из труб толпу. Мокрая одежда сразу замерзала. Вода сшибала с ног. Хорошо, что не шашки. С Рождеством Христовым вас, трудящиеся-семянниковцы! Иван Бабушкин и Василий Шелгунов попали под холодную струю воды. Ночью они с В. Ульяновым составили листовку и размножили ее на гектографе, а утром раздали рабочим. Первая листовка! Август-сентябрь 1895 г. запомнился Шелгунову изрядными событиями. В Лондоне умер Фридрих Энгельс, совсем немного не дожив до 75 лет. Питерские рабочие решили собраться на траурную массовку, речь будет держать Василий Шелгунов. Волновался крепко: впервые приходилось выступать главным оратором. Из "Манифеста Коммунистической партии" он выписал несколько выдержек. Сошлись на берегу Невы, напротив Ямской слободы в лесу позади монастыря. Место захолустное, труднодоступное для полиции. Открывая массовку, Бабушкин представил Шелгунова – голова рабочего движения. Это Василию понравилось. Все прошло хорошо, но людей было маловато. Вскоре Василию центральный кружок поручил наладить новую конспиративную квартиру для занятий. Это было сделано. Образовался как бы рабочий клуб или штаб. Сюда часто заходили Бабушкин, Кржижановский, Василий Старков и другие. Ульянова в Петербурге не было, он еще весной уехал за границу. Глеб Кржижановский предложил руководителем кружка Николая Малишевского, но тот не понравился Шелгунову и Бабушкину. Шелгунов сказал Глебу: "Мы уже сами ходим с Марксом под мышкой". Больше новый лектор не появлялся. Зато кружковцы получили нового члена, хозяина квартиры Семена Афанасьева. 1октября 1895 г. из-за границы приехал Ульянов. Все готовились к встрече с ним. Ульянов рассказал о встречах и беседах с известными людьми за рубежом. Рассказал, что при встрече с Полем Лафаргом объяснил ему, что русские рабочие после популярных лекций штудируют Карла Маркса. "Русские рабочие – Маркса? - удивился Лафарг, - вы ошибаетесь, ничего не понимают они, у нас после двух десятилетий социалистического движения Маркса никто не понимает". На собрании говорили об объединении кружков, о строгой конспирации. Василия предупредил родственник, что за ним ведется слежка и тот вынужден был уйти с Обуховского и наняться на чугунный и медный завод, бывший Берда. Но квартиру пока не менял.

9 декабря 1895 г. Шелгунова арестовали. Взяли его в гильзовой мастерской завода Берда. При обыске квартиры нашли несколько экземпляров запрещенных брошюр. Он обвинялся в принадлежности к сообществу для совершения государственных преступлений, в принадлежности к "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса" ("Союз борьбы" был образован в период, когда Шелгунов уже находился в камере и Василий о нем не знал). Действительно, 15 декабря 1895 г. оставшиеся на воле товарищи – Силин, Ляховский, Мартов, Радченко – новый организационный центр, назвали организацию "Союз борьбы за освобождение рабочего класса" и выпустили первую листовку об аресте Ульянова, Шелгунова, Запорожца и других. На допросах Шелгунов не признавал себя виновным, отрицал устройство у себя в квартире сходок и свое участие в кружке. Пока часть кружковцев находилась в камерах Дома предварительного заключения, "Союз борьбы" продолжал действовать: выпускал листовки, руководил стачками, поддерживал связи с заграницей. Но аресты продолжались: в январе взяли Бабушкина, Ляховского, Мартова, в августе – Крупскую, Сильвина и других. Аресты шли в Киеве, Москве, Польше. Но возникали новые кружки, проходили забастовки, организовывались маевки, издан третий том "Капитала", Ульянов, находясь за решеткой, написал несколько революционных брошюр, начали выходить новые социал-демократические газеты. Жизнь продолжалась. Шелгунов не боялся смерти, он боялся уйти из жизни, это разные понятия. У Василия очень стали болеть глаза. Тюремный врач предположил, что это глаукома, но помочь ничем не мог.

29 января 1897 г. пришло высочайшее повеление выслать Василия Шелгунова под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию сроком на три года; Владимира Ульянова – в Восточную Сибирь на три года. После объявления под расписку высочайшего повеления, 14 февраля Шелгунова выпустили из Дома предварительного заключения (полагалось три дня для сборов). Он выхлопотал еще несколько суток, чтобы показаться врачу. В ссылку отправились 17 февраля, но Василию разрешили задержаться на три дня, а затем самостоятельно добираться в Архангельск. Добираться пришлось через Москву на Вологду поездом, а затем до Архангельска на телеге. Подводу нанять не удалось, пришлось купить лошадь и сани, чтобы после, в Архангельске, их продать. В Шенкурске Василий встретил знакомого марксиста Андрея Фишера, находившегося здесь с 1894 г. 22 марта вместе с Василием Антушевским выехали в Архангельск. Здесь долго не могли встретить своих. В Архангельске Шелгунов выбрал местом поселения Мезень, что находилась в 300 км от Архангельска и в 40 км от Белого моря. В Мезень прибыл 1 июля 1897 г. и поступил в услужение на лесопильный завод Ружниковых машинистом с жалованием 30 рублей в месяц. Как ссыльному ему еще полагалось 11 копеек в день. Через некоторое время Василия сделали механиком с жалованием 100 рублей. В центральной России средняя зарплата была 15 рублей, у сталелитейщиков – 45.На заводе братьев Ружниковых работало 100 человек. За сезон распиливали 120 тыс. бревен. Василий посчитал и объявил хозяевам, что за короткое время берется увеличить производство в 2,5 раза, до 300 тыс. бревен, причем с прежним числом рабочих. В августе 1898 г. Шелгунов получил разрешение посетить Архангельск, Который называли "эсдековский Ноев ковчег". Здесь находились около сотни ссыльных из Поволжья, Петербурга, Москвы, Малороссии, Ростова, Урала, Ярославля, Польши. Отовсюду получали произведения Маркса, Энгельса, Ульянова, Плеханова, журналы, газеты, проводили диспуты, читали рефераты, вели переписку с заграницей, не говоря уже о городах империи. Словом, духовная жизнь здесь была, практически налажена. Встретил знакомых товарищей, завел новых знакомых. Здесь он узнал, что в начале марта 1898 г. состоялся первый съезд нашей партии. Петербургский "Союз борьбы" представлял там Степан Радченко. Из Архангельска Василий привез литературу и пригласил в Мезень на работу своих знакомых товарищей. Приехали пять человек ссыльных, для которых Василий подготовил работу и жилье. Но срок ссылки подходил к концу и Шелгунов, ссылаясь на болезнь глаз, написал прошение губернатору о переводе в Архангельск. В Архангельске он устроился заведующим лесопильного завода. 29 января 1900 г. ссылка закончилась, но Василий остался до весны. После отъезда из Архангельска он проживал во многих местах: Екатеринослав, Баку, Харьков, Тифлис, Ростов, Екатеринодар, Темрюк. В 1902 г. возвратился в Петербург. Везде занимался агитационной и пропагандистской работой. Его имя упоминается как о деятеля общероссийского масштаба.

В Петербург возвратился в 1902 г. и сразу включился в революционную деятельность. Но за ним давно следили жандармы и полиция, знали о его принадлежности к комитету РСДРП и ждали только повода для его ареста. Повод нашелся: у Василия обнаружили запрещенные листовки и другую литературу. Арестовали его в Екатеринославле 17 января 1902 г. и поместили в общую камеру с уголовной кобылкой: ворами, убийцами, бродягами, попрошайками. Петербургская предварилка показалась Василию чуть ли не раскошной квартирой. Здесь он заболел тифом и две недели находился при смерти. Ухаживала за ним Евгения Адам ович. В эту камеру поместили и Ивана Бабушкина. Бабушкина вскоре перевели в другое место, откуда он бежал, а Шелгунова бесконечно вызывали на допросы. Освободили его в июле 1902 г. Комитет РСДРП решил: оставаться Василию Андреевичу в Екатеринославле нецелесообразно. Он уехал в Баку. 31 декабря 1902 г. Шелгунов приехал в Петербург и на квартире у Ивана Бабушкина был арестован вместе с хозяевами квартиры. Шелгунову было 35 лет, он был почти слепой, ходил с палочкой и носил синие очки. Его освободили из - под ареста и познакомили с попом Гапоном. Он присутствовал на выступлениях Гапона перед рабочими. Гапон понял, что Шелгунов согласился сотрудничать с ним и через Василия привлечь на свою сторону рабочих. В Баку Василий возвратился в конце марта 1903 г. в России назревала революция, об этом была напечатано в статье Ленина в "Искре". Хотя почти весь Бакинский комитет РСДРП был арестован в сентябре 1902 г., революционная борьба в Баку продолжалась. Чтобы ввести в заблуждение полицию, маевку решили проводить 27 апреля. Шелгунов шел впереди многотысячной толпы и нес красное знамя. 1 июля в Баку началась стачка. На третий день она превращалась в политическую. Шелгунов сбрил бороду, наголо остригся, убрал очки палку и стал похож на татарина. Создавал и сколачивал новые группы и кружки. Их уже было три десятка по 10-15 человек. Стачка разрасталась, но комитет и лично Василий Шелгунов призывали, чтобы она была мирной. Вслед за Баку восстал Тифлис, Крым, Одесса, Николаев, Киев, Екатеринослав. Превратили работу Поти, Чиатуры, Кутаиси, Боржоми. Всюду открыто звучало: "Долой самодержавие! Долой капитализм! Да здравствует политическая свобода!" В Баку ожесточившиеся рабочие жгли нефтяные вышки. За несколько дней сгорело около сотни. Комитет РСДРП призывал: не надо жечь вышку или завод, мы не хулиганы, не бандиты. Нельзя ненавидеть вещи. Сжигая вышку или завод, мы же сами лишаемся работы, вызывая жестокую расправу. Власти перешли в наступление. Казаки и полицейские били нагайками с остервенением, до потери сознания. Били стариков, женщин детей. Врывались в дома, хватали спящих, ломали мебель, вспарывали тюфяки. В полицейских участках на полу стояли лужи крови. Некоторых арестованных прогоняли сквозь строй и били. Раненым, изувеченным не оказывали медицинскую помощь. Комитеты РСДРП в Тифлисе, Баку и некоторых других городах Кавказа приняли решение: продолжать стачку немыслимо. 22 июля 1903 г. она была полностью прекращена.

За несколько дней до этого Шелгунов свалился. Он тяжело переносил повышение температуры, лежал в полузабытьи. Его мотало от слабости, он разучился говорить нормально. Но надо было вставать. 17 августа в Тбилиси в тюремной камере был убит революционер Ладо Кецховели. В Тбилиси и Баку были устроены демонстрации в память Владимира Кецховели. Василий Андреевич больной, полуслепой шел в первом ряду колонны. Несли транспаранты: "С каждой смертью великого борца приближаемся к цели желанной!". "Долой палачей и инквизиторов!", "Долой самодержавие!" Из Лондона приехал Богдан Кнунянц – председатель комитета РСДРП Баку. Он был на II съезде, встречался с Лениным. Ленин выразил надежду, что лошади (конспиративная кличка Бакинского комитета в переписке с "Искрой") сумеют отпечатать в достаточном количестве съездовских документов. Вскоре произошел раскол в городском комитете. Трое выступили за меньшевиков. Шелгунов выступил за исключение их из комитета, но его убедили в том, что нужно бороться за единство партии и воспитывать ее членов.

С 26 на 27 января 1904 г. началась война с Японией. "Боже, царя храни! Ур-р-р-а!", - ликовала толпа. Василий Андреевич выступал во многих местах: "Война для японского императора и нашего царя, для господ, что веселятся и жируют! Наших братьев гонят за тридевять земель, губят за веру, царя и отечество! Эта война ни нам, ни японскому трудовому человеку не нужна!" В это же время у Василия Андреевича практически исчезло зрение. Врач констатировал: в правом глазу сохранилось 5% зрения, в левом – 0%, но будем лечить. Крепитесь. Это было в апреле, а в мае сделали операцию, левый глаз остался мертвым – навсегда. Правый еле жил, позволяя двигаться по улице без поводыря, кое-как разбирать крупные буквы. Еще в середине 1903 г. отец – Андрей Иванович Шелгунов написал прошение разрешить сыну Василию приехать в Петербург в связи с собственной старостью и болезнью. Прошение было рассмотрено лишь год спустя. Василию разрешили приехать в Петербург сроком на две недели. Встретились два старика – отец в возрасте 80 лет и слепой сын, которому не было еще и 40 лет. Василий мог продвигаться по тротуару лишь держась за стенку дома, не отрывая ступни ног от тротуара. Он дрогнул и послал записку с сестрой к сподвижникам попа Гапона. Скоро отозвались, пришли: "Вы делу нужны, Василий Андреевич. Как поправитесь – милости просим, "Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга" действует под водительством отца Гапона, вы там весьма-весьма надобны, паспорт выправим новенький, с видом на жительство не беспокойтесь". Но дальше слов дело не пошло. Василий лежал на койке, то закрыв глаза, то незряче устремив их в потолок, лежал молча и, казалось, не думал ни о чем. А грандиозные события проходили одно за другим: демонстрации рабочих, сражения и поражения русских на Дальнем Востоке, разногласия в партии, убийство министра внутренних дел В. Плеве и другие. Передовая часть народа ликовала, самодержавие лютовало – а он лежал. Наконец пришло преодоление. Он как-бы воскрес заново.

10 августа 1904 г. Шелгунов опять лег в больницу, пробыл месяц, вышел ни с чем: врачи только руками разводили. Разыскав адрес Полетаева и других товарищей, собрались у Полетаева. Василий рассказал все о себе и своих встречах с Гапоном. Он хотел, чтобы его пожалели, если не женщина, то хотя бы друзья. Действительно: в 11 лет он потерял мать, с отцом отношения не складывались (сейчас отец практически умирал), а сам он накануне 40-летия оказался под угрозой слепоты. Полетаев, не зная, как помочь другу, материл его из души в душу, хлестал словами, как плетью, понимая чутьем – только так! "Врешь! - кричал Полетаев, - Врешь, без глаз живут, без рук, без ног, только без головы не живут, да еще без совести непозволительно… Говоришь - себе не нужен? Так нам нужен, понимаешь или нет, так тебя и раз этак". Василий слушал крик и матюги, словно райское пение. Вскоре опять угодил в предварительное заключение. Было трудно, но он поверил в друзей, укрепился. Постоянно болела голова, по-звериному обострилось чутье – это были признаки близкой слепоты. Он стал раздражительным, скандалил и требовал букварь, где были более крупные буквы. Но все равно читать не мог. Вскоре из предварилки выпустили и Василий сразу направился в больницу, где его навестил Гапон. Пришел не как священник, а как политический деятель. Василий знал, что положение в Петербурге было неблагоприятным. Меньшевики раскололи комитет, от него одна за другой отходили районные организации, мотивация одинаковая: комитет недееспособен, в разногласиях не можем разобраться, хотим положительной работы. Многие рабочие покидали партийные ряды. Петербургский районный комитет объявил себя независимым от городского, этому способствовал ЦК, ставший меньшевистским. Словом, разброд и шатания. Василий Андреевич пообещал Гапону, что придет к нему… для того, чтобы бороться против него, вступить в открытый бой. В больнице Василия навещали бывшие товарищи, а теперь – ярые гапоновцы В. Князев, А. Карелин. Уговаривали, убеждали. Василий отвечал: "Я вас не только не слышу, я вас и не вижу и не потому, что слепой, а просто не вижу, вы не существуете для меня". 24 ноября Василий выписался из больницы. Почти слепой. Отец также был очень плох. Из родных осталась более-менее здоровой одна лишь сестра Дуся. На нее была вся надежда.

Гапон прислал приглашение отметить Новый год в Путиловском отделе "Собрания рабочих". Шелгунов принял предложение, но его предупредили, что говорить о политике не следует. Проводили старый год, а когда наступило время встречи нового и оркестр заиграл веселый марш "Боже царя храни" и все встали, Василий сидел, бокал отодвинул в сторону. Не собирался вставать. В первый день 1905 г. состоялось последнее общегородское собрание гапоновцев. Василий собирался выступить перед этой 3-тысячной враждебной массой. Это не удалось сделать, т.к. в самом начале с хоров посыпались листовки, которые почти никто не читал. Василий понял – почему. Допустили ошибку. В самом верху листовки было обозначено: "Российская социал-демократическая рабочая партия", не учли обстановку, надо было в конце проставить подпись "РСДРП". Революционная обстановка накалялась. 3 января 1905 г. поднялись путиловцы – все 13 тысяч, а следом – Франко-Русский, Невский судостроительный, мануфактуры – Невская бумагопрядильная, Екатерингофская. Стачка застала городской комитет РСДРП врасплох, но он все-таки пытался взять руководство стачкой в свои руки, превратить ее во всеобщую. Однако возглавить стихийное движение, одолеть влияние Гапона и его приспешников не удалось. Комитет РСДРП был в крайне плачевном состоянии, среди его членов не оставалось ни одного рабочего. Отношение к большевикам на заводах было враждебное: агитаторов, случалось, избивали, листовки уничтожали. Однако агитацию пытались проводить и, применяясь к обстановке, решили не высказываться против затеи Гапона вести пролетариат к Зимнему. Шелгунов жил у Полетаева. Четвертого или пятого января 1905 г. узнали: Гапон выработал текст петиции, шествие, кажется предстояло грандиозное. Товарищи поставили Шелгунову задачу: "Ты у нас, Вася, при попе этом вроде полномочного представителя, поезжай, проясни обстоятельства". Своего "друга" Георгия Аполлоновича Гапона Василий застал изменившимся до неузнаваемости. Исхудал, лицо из бледного сделалось белым, под глазами черные пятна, а глаза блестели волчьим фосфорическим огнем. Переменил рясу на цивильное платье. Настроение одно – идти к Зимнему! Шелгунов при обсуждении петиции сказал: "Товарищи! Если уж подавать петицию, то не с мелкими экономическими требованиями, неразумно это, выступать – так не писком, а в полный голос, политические задачи выставлять!". Текст петиции, красиво переписанный на машинке, Василий взял домой. Читали с Полетаевым: "Мы пришли к Тебе, Государь, искать правды и защиты. Нет больше сил, Государь, настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше сметь, чем продолжение невыносимых мук. Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы – они направлены не ко злу". Василий обратил внимание на слова не козлу. Он понял, что это не петиция, а челобитная. В петиции должны быть требования. Наши требования. Поэтому было решено идти на собрания гапоновцев. На одном из собраний Василий взял слово. Он говорил о том, что мало просить сокращения рабочего дня, повышения зарплаты, отмены налогов, т.е. выдвигать экономические требования. Надо настаивать на созыве учредительного собрания, добиваться свободы слова, печати, неприкосновенности личности, освобождения политических заключенных. Свободу надо завоевать, а царя надо скидывать. После этих его слов поднялась буря: свист, топот, несколько человек налетели на Василия. "Батюшку-царя не трожь, мало вашего брата перевешали, да мы за государя на смерть пойдем, а тебе и бороду мало оторвать", - ревела толпа. Василия загородил Гапон, поднял руку, не дал бить. Толпа смолкла и, радостная, стала расходиться. Гапон предложил Шелгунову уйти или по крайней мере не выступать – не вышло бы худо. Василий ушел, испытывая тягостное бессилие.

У Полетаева Василий узнал, что 5 января бастовало свыше 26 тысяч человек; комитет готовит листовку с призывом сделать забастовку всеобщей. Листовка заканчивалась лозунгом: "Долой самодержавие!" 8 января Шелгунов опять отправился к Гапону и нашел его на Балтийском заводе. Здесь у рабочих была составлена несколько другая петиция; она включала требования об учредительном собрании и демократических свободах. Значит не напрасно трудились здесь товарищи, передовые рабочие. Гапон представил Василию слово: "К царю обращаться с прошениями бесполезно. По доброй воле свободы он не даст, от власти, от роскоши не откажется. Такой ценой, как покорнейшее прошение, свободы не купишь, свобода покупается кровью, свобода завоевывается в жестоком бою. Но и кровь проливать надо тоже с толком, не подставлять себя под пули, а идти драться". Поднялся резкий свист, выкрики, но Василий теперь тоже выкрикивал: "Освобождение рабочих может быть делом только самих рабочих, ни от чиновников, ни от царя свободы не дождемся, и от попов тоже. Да здравствует революция!" "Долой! Долой!", - это кричали Шелгунову. Обстановка в Петербурге обострялась, власть металась, не надеясь на Гапона. 7 января Николай II объявил столицу на военном положении, передав всю полноту власти командиру гвардейского корпуса князю С.И. Васильчикову. 8 января утром "Правительственный вестник" и "Вестник градоначальства" напечатали и расклеили объявления в виде афишек – о недопустимости сборищ и шествий. Про гапоновское движение тут прямо не говорилось, а применение военной силы обещано было в случае массового беспорядка. В то же время всюду были расклеины и другие извещения (гапоновские), о сборе у Зимнего дворца в 2 часа пополудни в воскресенье. Околоточные надзиратели втолковывали рабочим, что требования их законны и государь встретит манифестантов с распростертыми объятиями. Градоначальник Фуллон вполне официально заявил депутатам рабочих: в мирную толпу стрелять никто не позволит. 8 января бастовали практически все предприятия Петербурга, до 150 тыс. человек. В город вводились войска. Комитет РСДРП решил: поскольку шествие неотвратимо, принять в нем участие, однако сразу себя не обнаруживать, речи говорить лишь в подходящий момент, красные знамена иметь при себе, но разворачивать тоже сообразно обстановке. В наши отряды, кроме агитаторов, включаются и дружинники – для защиты агитаторов. К 8 января 1905 г. в Петербурге сосредоточено до 40 тыс. солдат и полицейских. Их распределили по 8 боевым участкам: 18 батальонов, 21 конный эскадрон, 8 казачьих сотен. У министра внутренних дел П. Святополк-Мирского принят план боевых действий против мирных демонстрантов. Даны указания больницам о предстоящем поступлении раненых, о приведение в готовность "Скорой помощи" и о выделении повозок для перевозки убитых. Петиция была передана секретарю вдовствующей императрицы Марии Федоровне для передачи Государю. Петиция принята не была. Тогда ее передали Святополку-Мирскому. В 23.00 Командир гвардейского корпуса князь С.И. Васильчиков дал распоряжение начальникам воинских отрядов на 9 января. В это же время к генерал-майору К.Н. Рыдзевскому – товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией и командующему Отдельным корпусом жандармов прибыла делегация левых интеллигентских кругов во главе с А.М. Горьким. Генерал, по сути дела, не стал разговаривать с делегацией и заявил, что правительство знает, что делает, и не допустит вмешательства частных лиц в его распоряжения. Депутация отправилась к председателю Комитета министров графу С.Ю. Витте, который заявил, что решение вопроса о применении против демонстрантов силы не входит в его компетенцию и направил депутацию к Святополк-Мирскому, который в аудиенции отказал, не вняв предупреждению Горького: "Если завтра прольется кровь, они дорого заплатят за это". После полуночи у Святополк-Мирского состоялось новое совещание.

Полиция и казаки всю ночь совершали патрульные объезды. В эту ночь В. Ленин в Женеве пишет статью "Петербургская стачка", напечатанную через три дня в газете "Вперед". Комитет РСДРП постановил, чтобы все члены партии прибыли на места к 6.00 (неизвестно зачем). Василий пришел на Дворцовую площадь к указанному времени, но его не пустили. Василий услышал злобу в словах солдат и понял: они будут стрелять. На Дворцовой площади горели костры, рядом стояли составленные в козлы винтовки. Василию хотелось бежать навстречу шествию и остановить его, повернуть назад; а если вперед, то отправить по домам женщин и детей, а самим ломать заборы, вооружаться дрекольем, выворачивать булыжники и идти не с мольбой, а с требованиями под красными знаменами. И он пошагал по Невскому. К Нарвской заставе Шелгунов попал к 10 часам. Народу возле Общества трезвости было тысяч пять. Хоругви, иконы. Гапон шествие назвал крестным ходом, отслужил молебен. В полдень тронулись, держа у груди святые иконы, портреты царя и царицы. Пели: "Боже, царя храни", "Спаси, Господи, люди твоя". Впереди толпы ехали несколько городовых и два ч и н а. Полиция стояла вдоль тротуара, снимали шапки, усердно крестились. Гапон куда-то исчез, наверно, ускакал к Дворцовой, ему ведь вручать петицию. Послышался звук военной трубы, за ним – второй. И сразу грянули оружейные залпы. Откуда-то верховой офицер закричал в толпу: "Мерзавцы, знали на что идете, собакам собачья…" Стреляли не разбираясь. Толпа металась, выла, вопила, падала, топтала сама себя. Налетела конная полиция, шашки наголо. Расталкивали конями, топтали копытами, били шашками плашмя и лезвием. Василий упал и понял – призывает к себе бог. А на Васильевском острове, на среднем проспекте строили баррикады. Они уже поднимались вровень с окнами вторых этажей. Над баррикадами реяли красные флаги. Руководила этим женщина, член РСДРП Евгения Адамович. Она действовала по обстановке, как определил комитет. К дворцовой площади колонны рабочих шли с разных сторон. Где-то их пропускали, а в других местах встречали свинцом, шашками, плетками. В.И. Ленин писал: "Рабочий класс получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни" (т.9, с. 201). О Василии Шелгунове ходили многочисленные легенды: Видели, как он, широко раскинув руки, пошел через площадь и запел хриплым голосом: "Но мы подымем гордо и смело знамя борьбы за рабочее дело!" Говорили, что в тот день его видели и у нарвских ворот, и на Миллионной, и у Троицкого моста, и на Васильевском, и на Гоголевской, - видели его, высокого, без шапки, с кудлатыми волосами, слипшимися от пота или крови, с раздутой по ветру апостольской бородой; то в синих очках, то без них; видели с алым знаменем; слух шел, будто он по своей руке полосонул ножом, чтобы окрасить себя кровью; передавали о его речах с призывом к оружию; про басовитые выкрики его: "Долой царя-убийцу!"; слышали одни, как он пел "Марсельезу", а другим запомнилось, - сто "Интернационал" и даже вроде пел по-французски; весть была такая, что он выхватил у солдата винтовку и, спотыкаясь, почти слепой бежал на казаков. Но не мог быть Василий Андреевич всюду в одно и тоже время. Но всюду были тогда большевики.

Шелгунов стал подниматься, выходить на улицу. Он узнал, что петербургские чины: генерал-губернатор Трепов, барон Медем, полковник Мин, ротмистр Рахманинов, великий князь Николай Николаевич отдавали приказы и распоряжения: "Холостых залпов не давать, патронов не жалеть. Не подвергая задержанию, подвергать смерти. Переколоть и перестрелять всех, кто не хочет сдаться. Арестованных не иметь, пощады не давать. Убивайте, чем попало. Пуля и штык должны быть в полном ходу. Последствиями не стесняться". На зверства властей трудовой Питер ответил массовой политической стачкой. 10 января бастовало свыше 160 тыс. рабочих. К ним присоединились служащие, чиновники, приказчики. Поднималось крестьянство, начали возмущения солдат, бурлило студенчество, поднимала голос передовая интеллигенция. Стачка распространялась по всей России. Многие комитеты РСДРП, как ни противились меньшевики, занимали большевистские позиции. Но их влияние было не везде достаточным, революционному движению масс не хватало организованности. Василия уговаривали не ввязываться в драку, даже чисто политическую, советовали беречь здоровье. "На кой хрен мне здоровье", - огрызался Шульгин. Он жил у отца, туда приходили рабочие многих заводов и фабрик, образовался как бы рабочий штаб. Близился Третий съезд РСДРП, а петербургский комитет раздирали противоречия. Василий отправился на Металлический завод, собрал группу активных товарищей, спорил, разъяснял, убеждал. Приняли очень резкую резолюцию в адрес городского комитета. Ее заранее составил Шелгунов. Резолюция очень шелгуновская: в ней есть и простоватость, и нотки недоверия к интеллигенции, заметна и склонность к преувеличениям, к резкостям. Эта резолюция была напечатана в большевистской газете "Вперед" в номере за 30 марта. Бесспорно, эта резолюция р а б о т а л а на Ленина, на большевиков, готовящих съезд, который нацелил партию на организацию вооруженного восстания. Но восстание не произошло, т.к. в Петербурге силы были ослаблены, а столичный Совет оказался не на высоте. Ленин вырвался из "заграницы" и 8 ноября 1905 г. приехал в Петербург. Здесь он встречался с товарищами, в числе которых был и Шелгунов. Владимир Ильич увидел старика в темных очках, с поредевшими волосами, с виноватой улыбкой. Казалось, он стал ниже ростом. Острую жалость и печаль Ленин ощутил, почти, физически…

В Петербургском Совете (562 депутата) вскоре стали верховодить меньшевики во главе с Носарем – председателем Совета, который был избран под видом рабочего Хрусталева. На первом заседании Совета был избран исполнительный комитет, в состав которого вошел и Василий Шелгунов. Он часто выступал на заседаниях и вместе с товарищами доказывал, что Совет должен стать органом вооруженного восстания, зародышем новой власти – революционно-демократической диктатуры пролетариата. Но среди своих (Кнунянц, Богданов) были мнения, что Совет должен принять программу партии. Василий спорил, доказывал, что Совет и партия – организации разные (вот бы современной российской Думе знать об этом!), с особыми задачами. Совет не состоит ни в каких обязательных отношениях к партии. Большевистская часть Совета все-таки приняла решение о принятии программы партии. Шелгунов голосовал против, Петербургский комитет отклонил резолюцию Кнунянца-Богданова. Тогда они вышли из состава Совета и подбивали на это остальных большевиков. Неизвестно, чем бы кончилось тогда. Ведь знали все, что правительство намеревается арестовать Совет. Но послушались Троцкого: вместо того, чтобы от ареста уйти, взять на себя руководство восстанием, Совет продолжал заседать открыто и фактически сам отдал себя в руки властей. 3 декабря 1905 г. полиция прямо с заседания увела 267 депутатов, среди них – многих большевиков. Оказался в "Крестах" и Василий Шелгунов. Почти полгода держали его в камере, и выпустили в мае 1906 года, взяв подписку о невыезде: намеревались устроить над Советом публичный процесс. Дома Василия ждала горькая весть: умер отец. Осталась теперь только сестра Дуся. Он чувствовал себя одиноким, беспомощным: в "Крестах" окончательно ослеп. Полная тьма. Теперь оставалось одно спасение: работа, борьба.

В сентябре Василий Андреевич был вызван в суд над членами Совета в качестве свидетеля. Вот что он сказал: "Революция – это жизнь. Ее не засудишь, не вздернешь на виселицу, не поставишь под расстрел, не удушишь. В борьбе против нас вы прибегли к помощи артиллерии, как это было в Москве. Вашему правительству не привыкать стрелять из пушек в народ. Однако не спешите торжествовать победу! Не затоптать вам подземный огонь, который бьет у вас из-под ног! Затопчете в одном месте, он пробьется в другом. И не далек день, когда грозный этот, священный этот, негасимый этот огонь разгорится во всероссийский пожар, имя ему – победоносная социалистическая революция!" Эти слова его были не словами свидетеля, а словами обвинителя. Суд осудил 15 человек на пожизненное поселение в Сибири (среди них Л. Троцкий). Остальные были оправданы. С апреля1906г., когда Шелгунов полностью потерял зрение и по апрель 1939-го, до самой кончины, он, как былинный герой, "ровно тридцать лет и три года" продолжал активную работу в партии. Может показаться невероятным, но это так.

После поражения первой русской революции вел агитационную работу на предприятиях, боролся против ликвидаторов, меньшевиков, эсеров, либералов, участвовал в создании легальных рабочих клубов, восстанавливал партийные связи, явочные квартиры, распространял нелегальную большевистскую литературу. В 1910 г. его арестовали снова. После выхода из тюрьмы, он вместе с Николаем Полетаевым и уполномоченным Центрального Комитета партии Яковом Михайловичем Свердловым готовил издание легальной ленинской газеты "Звезда" и был партией утвержден ее официальным редактором–издателем. Первый номер "Звезды" вышел 16(19) декабря 1910 г. Закрыли газету в конце 1912 г. Выпущено в свет 69 номеров, из них 30 конфисковано, 8 оштрафовано. За год с небольшим Василий Андреевич в качестве издателя трижды подвергаясь тюремному заключению. Затем, когда в период нового революционного подъема стала выходить – с 22 апреля (5 мая) – большевистская "Правда", Шелгунов стал ее активным сотрудником, в редакции его называли крестным отцом газеты. В период с 1912 по 1916 гг. находился в административной ссылке на Кавказе. После февральской революции 1917 г. Шелгунов – активный агитатор в Петрограде. Он встречал Владимира Ильича в апреле 1917 г. на Финляндском вокзале, он выступал на митингах, где разъяснял массам ленинские Апрельские тезисы, принимал участие в заседаниях II конгресса Коминтерна. Участник Октябрьской революции. В 1918-1920 гг. проводит подпольную партийную работу на Кубани. С 1920 г. работал в Москве, был членом Президиума Всесоюзного общества старых большевиков. Стоял в почетном карауле у гроба В.И. Ленина. Слушал речь Надежды Константиновны Крупской на траурном заседании II съезда Советов. С 1924 г. персональный пенсионер. Скончался 2 апреля 1939 г. от воспаления легких на 72 году жизни. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Прах покоится в стене колумбария. Маленькая гранитная табличка. На ней надпись: 1867-1939, Василий Андреевич Шелгунов, член ВКП (б) с 1898 г.

Личной жизни у Василия Андреевича не было. Личной жизнью его была Революция. В старой, мало кому известной книге о первых социал-демократах, марксистах России сказано: "Есть два рода героев. Герой тот, кто, не дрогнув, умеет умереть за свою идею; но герой также и тот, кто, несмотря на все препятствия и трудности, несмотря на лишения остается непоколебим, верен своей идее и проводит ее в жизнь".

Бережной А.А, полковник в отставке, военный историк, Колпинский РК КПКР

мы в социальных сетях